Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

Внезапно старик заговорил.

— Когда-то я говорил на пяти европейских языках, — сообщил он. — Но почти не говорил по-русски. Не говорил по-русски, хотя, как и президент Пятс, любил Россию. Да! Сейчас я подзабыл эти языки. Зато по-русски говорю без акцента. Даже изучил северные наречия и говоры. Так, да? Хотя больше не люблю Россию. Да! Трудно любить того, кто, притворяясь братом, гнет тебя через колено. Мы не хотим больше большого брата. Но мы соседи и обречены жить рядом. Как мы будем жить, определяют люди и их дела. А вот сорокового года больше не допустим. Это завет нашего президента.

Понизов вновь мазнул взглядом по ходикам, на сей раз так, чтоб это подметил Алекс.

— В 1955 году я вышел из заключения, — продолжил меж тем Поски. — Прошел слух, что в заведении для хронических душевнобольных Ямеяла, близ Вильянди, содержится президент Пятс. Я, как узнал, поехал сразу. Заплатил, добился встречи. Мы встретились после пятнадцати лет разлуки. Президент Пятс плохо выглядел. Я беспокоился о его здоровье. Но он беспокоился о другом, — хотел во всеуслышание заявить на весь мир, что произошедшее в сороковом году — это оккупация и геноцид. Я предостерегал, что с ним будет после этого. Но он боялся одного: если не получится, о нем останется дурная память. Мы обсуждали письма, что он напишет и передаст через меня эстонским дипломатам, оставшимся на Западе. Он хотел три письма: политическое завещание, обращения к эстонскому народу и к ООН. Я отдал президенту крест, что изготовили по его поручению. Договорились, что через неделю вернусь за письмами. Но власти спохватились. Сначала власти хотели унизить господина президента, представить его сумасшедшим, но вышло наоборот. Люди стали ездить в Ямеяла, будто в святилище. И когда через неделю я вернулся, президента уже вывезли в неизвестном направлении.

Поски пожевал влажными губами. Понизов откровенно постучал по часикам. Но Алекс беспомощно пожал плечом. Старик же, далеки от мирской суеты, продолжил:

— Да! Я горевал о моем президенте, об у траченных воззваниях. Но зимой 1956-го на пороге моего дома меня остановил человек, закутанный в овчинный тулуп. — Вы Урмас Поски? — уточнил он скороговоркой. Произношение выдало чистокровного русского. Когда я подтвердил, он сунул мне в руку сверток и быстро удалился. Я окликнул, пытался догнать. Но он прибавил шагу и вскоре скрылся. В свертке оказались письма президента Пятса. Он безумно боялся, этот человек. Пытался даже, как мог, загородить воротником лицо, так что я едва его разглядел. Ему было, чего бояться. И всё-таки он сделал то, на что решился бы не всякий смельчак. Я очень взволнован. Потому что только что побывал в лечебнице — в месте последнего приюта президента Пятса. Видел фотографии руководителей больницы. И узнал того, кто передал мне письма. Имя отважного этого человека — Константин Понизов.

— Господи! Костенька! — потрясенная Гусева обхватила голову, будто боясь, что та взорвется. — Как же смог-то? И ведь ни полсловом!

Прикрыл глаза Николай Понизов.

— Вся Эстония в моем лице кланяется его памяти.

Урмас Поски торжественно приподнялся и, преодолевая боль, изобразил подобие поклона.

Валк и Вальк поспешили усадить старика на место.

Понизов, хоть время и подгоняло, не мог не спросить о том, что мучило:

— Как же получилось, что на Запад письма попали аж через двадцать лет?

— Произошла утечка. О письмах этих стало известно «конторе». Трясли всю Прибалтику. Меня опять посадили. Полагаю, на всякий случай. Так что извлечь письма из тайника и передать получилось очень нескоро. Да! — закончил он рассказ.

— Это замечательно, — признал Понизов. — Но что вы теперь собираетесь делать? Останки не вывезены.

— Об этом больше не беспокойтесь, — пошли палить Валк и Вальк.

— Господин Поски привез письмо от нашего Верховного Совета.

— И если даже ваш исполком …э…

— Не поменяет позицию.

— То мы едем в Москву, в Верховный Совет, где получим разрешение…

— Уже есть договоренность, и господина Поски примут вместе с представителем республики…

— Не позже, чем через неделю!.. Как мы и говорили. По закону! Гордясь друг другом, они снисходительно улыбались председателю поссовета.

Детская наивность умиляет. Наивность во взрослых, поживших людях утомляет и раздражает.

— Не через неделю, а завтра с утра старое кладбище будет срыто, — отчеканил Понизов со злостью. — Так что полученное разрешение сможете положить сверху, на строительную кучу.

Эстонцы, включая Поски, оцепенели.

— Но как можно? Это же не по закону… — пролепетал Валк.

— Напротив. У нас на всё есть закон, — возразил Понизов. — На что надо, на то и есть. На старом кладбище обнаружились признаки инфекционных захоронений времен войны.

— Что же делать? — «экспедиторы» принялись переглядываться. Даже Урмас Поски подрастерялся. Впрочем, лишь на мгновение.

— Мы сегодня же, немедленно извлечем останки, — объявил старый «сиделец». Зыркнул на встрепенувшихся Валка и Валька. — Законно-незаконно! Плевать!

— Но репатриировать, не имея разрешения… — слабо возразил Валк. — Хотя бы, чтоб погрузить гроб в поезд! Но даже если в автобусе, на любом посту… Без разрешения невозможно.

— Затруднительно, — согласился Поски. Пристально посмотрел на Николая Понизова.

— Послушайте. Вы много сажали. Я много сидел. Может быть, мы поймем друг друга?

— Поймем, — усмехнулся Понизов. Так его еще никто никогда не просил.

Он вытащил чистый бланк поссовета, напористо, от руки заполнил. Театрально подышал на печать.

С хрустом припечатал. Протянул Алексу.

— Не теряйте времени. Лучше всего, чтоб к утру вас вообще не было на территории области.

Тоомс заколебался:

— Коля! Нам это и впрямь, похоже, позарез. Но — ты хоть понимаешь, что тебя после этого разотрут?

— Авось подавятся! — Понизов, представив себе физиономию Сипагина, хищно осклабился.

Поски поднялся. Протянул Понизову руку для прощания.

— Вы умеете принимать резкие решения, — прочувственно сообщил он. — Из вас получится крупный руководитель.

— Уже не получится, — Понизов скосился на открытый ящик стола, куда перед этим сложил в стопочку партбилет и депутатское удостоверение. Вновь напоминающе постучал по циферблату часов.

Но расчувствовавшийся Урмас Поски всё не хотел расстаться.

— То, что сделали для нас вы и госпожа Гусева. Да! Это дорогого стоит. Мы ценим таких друзей. Чем их больше, тем крепче доверие. Я буду ходатайствовать перед Верховным Советом Эстонии о присвоении вам званий почетных граждан нашей республики.